Разрешаю себя ненавидеть - Страница 47

После того, как я поняла, что не будет ни наказания, ни разоблачение, все вошло в свою странную, одновременно старую и новую колею. Мы ссорились и устраивали тайные встречи, в этом была наша гармония. Так прошел ноябрь, мне исполнилось 17, и Ирвинг перестал себя винить за то, что лишил меня девственности. Как всегда это я поняла сама, а не услышала от него. Я так хорошо научилась угадывать и распознавать настроение на его лице, что практически всегда знала, о чем он думает в ту или иную минуту. Только вот когда он думал о прошлом, я не могла ничего понять. Эти чувства и темы были самыми запретными. Но я не касалась ни тех, ни других интересующих меня тем. Возможно, тогда был такой момент, что меня это практически устраивало.

Во мне боролась одновременно страсть к нему, которой я раньше не знала, и которую могла утолить, лишь рядом с ним. А также со своей совестью, которая время от времени давала о себе знать. Это бывало так: сегодня мне все равно и я готова отдаваться ему, завтра, я мучимая сомнениями, словно всплываю на поверхность волн, чтобы глотнуть воздуха, и понять, куда я двигаюсь. Совесть говорила мне о том, что я поступаю не правильно, позволяя ему, да и себе тоже, эту странную, неискреннюю близость. Но все аргументы разлетались в пух и прах, если я видела Ирвинга, и его глаза при виде меня горели. Мы словно говорили друг другу — я скучаю, но по-особенному, и не знаю, какой бы еще девушке этого хватало.

Наш второй раз был совершенно спонтанным. Тогда я еще не готова была поверить, что позволю себе такую вольность, как вести сексуальную жизнь с Ирвингом, и не просто позволю, а еще и буду нею наслаждаться. Но разум думал об одном — разум решал по-другому.

Я проснулась в субботу позже всех, конечно пропустила тот момент, когда домашние разбрелись по городу по своим делам. Мама поехала в свою кондитерскую, забрав с собой Майкла, отец на работу. А Етни и Майя, пользуясь тем, что не будет взрослых, сбежали от домашних заданий и уборки, если не к морю, то значит к друзьям. Гора посуды меня, конечно же, не обрадовала, так как сегодня была их очередь. Ну, ничего, потом когда я поеду к маме в магазин, в то время там уже будет и отец, помогать ей, то предательски их сдам. Я уже третью субботу подряд мыла посуду. Хотя то что отец помогает маме — это громко сказано, скорее поедает разную выпечку с кофе, и наслаждается газетой. Как же я любила по вечерам в субботу бывать там с ними. Наблюдать за родителями и понимать, насколько мы счастливы, или же понимать, что родители могут жить счастливо и любить друг друга даже спустя 17 лет после свадьбы. Мамино кафе начало разрастаться, и теперь, когда добавились еще столики в соседнем помещении, оно было довольно таки популярным. Даже среди моих друзей. Это ведь удобно, можно опробовать что-то из продукции, которую хочешь купить, или просто посидеть и отведать настоящей выпечки, а не фабричной штамповки.

А Ирвинг, как я понимала, еще не вернулся с утренней прогулки. Мне просто не хотелось думать о том, что он мог проводить даже утреннее время с Нен. Особенно в субботу. Будто мне мало видеть их вечерами вместе.

На то утро прошла неделя с нашего первого раза. Я чувствовала себя хорошо, и мое настроение мало было назвать позитивным. Я снова начала верить в то, что может игра и не принесет ощутимого вреда. Я не была склонна думать, что должна чувствовать себя обманутой — положа руку на сердце, я могла точно сказать, что хотела тогда Ирвинга. И если бы мне представился шанс вернуться назад и все изменить, то я снова бы отдалась ему. Вот так просто.

Я лишь умылась с утра, и даже не успев поесть, занялась посудой. Зайдя на кухню, я так и не о чем другом не могла думать. Ее вид меня угнетал, как и необычайно пустой дом. Никто не бегал с футбольным мячом вокруг меня и не подбивал его на одной ноге, попадая время от времени в шкафы. На кухне не валялись перчатки или ракетки Етни, не было любимых заколок Майи или миленьких зверюшек, которые она изредка любила таскать с собой, но только дома. Я даже и не думала, как пусто выглядит кухня, когда отец не раскладывает свои газеты и журналы, и не пахнет мамиными блинчиками. Мне явно оставили всего несколько штук тех, что она пожарила с утра, только это было уже довольно давно, и они успели остыть, и потерять весь свой яркий вкус. Разглядывая их некоторое время, я все же решила что съем их, с повидлом, сыром, или даже маслом, то, что мне оставили. Но прежде посуда. Она будто смотрела на меня и говорила: Помой нас, Флекс! Я не могла проигнорировать такой призыв.

Что-то, напевая себе под нос, я дала время своему сознанию ни о чем не думать. Именно потому я взялась за посуду — пока руки работали, мозг отдыхал. И если обрабатывал минимальную информацию, вряд ли она касалась ситуации с Ирвингом. Можно было ни о чем не думать, посвятить время лишь себе. Такого мне давно уже не удавалось сделать. Если только до того, как Ирвинг поселился в этом доме, да и моем сердце.

Как и просил отец, теперь поверх коротеньких ночнушек, маечек и шортиков, я надевала халат, махровый, длинный, до самых пят. И довольно огромный, что ним я запросто обматывала Етни и Майю вместе. Майкл же просто утопал в нем.

Я была настолько погружена в процесс, что даже не услышала, как кто-то зашел в кухню, не то, что в дом. Когда меня внезапно обняли руки, я вздрогнула, но тут же узнала, кому они принадлежат. Забыв о воде, текущей из крана, и о том, что мои руки в пене, я обернулась и обняла Ирвинга, страстно притягивая его за шею. Его лицо было холодным, как и ладони, стягивающие с меня одежду. Я же в ответ с него. И снова это не было мечтой каждой девушки, потому что никто не хочет во второй раз сделать «это», прислоненной к холодильнику, и чувствовать, как в спинку впиваются профили магнитиков, и при этом все записки падают на пол.